— Да нет у меня никаких сообщников. И я никогда в жизни не крал.
— Послушайте, Целька, — старался убедить его майор. — Надо смириться с поражением. Хоть и неплохо было придумано, но вы попались. За такое преступление грозит тюрьма до двадцати пяти лет. Так что сами понимаете… Сейчас вам тридцать девять, а когда выйдете на свободу, будет шестьдесят четыре. Тюрьма не молодит. Так не лучше ли во всем чистосердечно признаться? Я покажу на суде, что вы по собственной воле признались в содеянном. Тогда срок наказания может быть значительно сокращен. И не покрывайте и не жалейте тех двоих. Все равно мы их найдем, рано или поздно. Подумайте о собственной судьбе.
— Я невиновен, — упорно твердил Мариан Целька.
— Ну ладно. Завтра мы с вами еще поговорим. У вас есть время. Подумайте хорошенько. В ваших же интересах во всем признаться.
— Я невиновен, — повторил Мариан Целька.
То же самое он твердил и на следующий день. Ни к чему не привели самые хитроумные ловушки, расставленные во время допроса сменяющими друг друга офицерами милиции (майор надеялся, что, может быть, кому-нибудь другому удастся сломить упрямство этого человека).
Полковник Немирох выслушал рапорт своих подчиненных и распорядился немедленно освободить арестованного. Он даже приказал отвезти его домой на служебной машине.
— Этот человек виновен, — настаивал на своем майор.
— Может, виновен, а может быть, и нет, — возражал полковник. — Его вину надо еще доказать, а до тех пор, пока мы этого не сделаем, следует считать его невиновным. Так что освободить его и извиниться перед ним мы обязаны. Ты волен продолжать поиски в этом направлении. Если соберешь против него побольше улик — мы с ним поговорим еще раз.
Пришлось Качановскому выполнять приказ начальства.
Прошли дни, недели, месяцы. Напрасно майор Качановский и его люди напрягали силы, расследование как забуксовало — так и не смогло сдвинуться с места. Уже вовсю работала мастерская Мартина Лисека, на радость его многочисленным клиентам. Правда, сам он с женой и ребенком ютился пока в маленькой комнатке, где у старого Януария Годлевского помещалась контора, но жена была довольна. Пусть тесно, зато дом свой, не свекрови. Весной они пристроят еще одну комнату и поживут здесь до тех пор, пока не построят собственный дом.
Все, что касалось Цельки, было хорошо известно майору, потому что его люди продолжали наблюдение. Ничего подозрительного, ничего такого, что могло бы дать зацепку следствию. Тогда, после его ареста, ка заводе посмеялись над ним — как же, миллионер, такому самое место во дворце Мостовских, — но скоро забыли об этом. Его жена почти совсем поправилась, и сразу ожил весь дом. Директор Надольный в качестве премии за выполнение плана дал бригадиру талон на одну из двух «шкод», выделенных министерством заводу. Такое решение директора, вызвавшее недовольство кое-кого из руководящих работников завода, объяснялось просьбой полковника Немироха, который испытывал угрызения совести, что слишком легко согласился на 48-часовой арест Цельки. Вот и получилось, что у бригадира не было оснований обижаться на то, что в свое время майор Качановский проявил излишнюю бдительность.
Милиция тем не менее проверила всю финансовую сторону покупки новой «шкоды». Выяснилось, что Целька продал «вартбург» почти за сто тысяч злотых, немного денег у него было на книжке, а недостающие одолжил у друзей и взял в кассе взаимопомощи.
У милиции под контролем находилось и несколько других сотрудников завода. Вели они себя как всегда, работали тоже обычно — кто хуже, кто лучше. Некоторые из них уволились по разным причинам, главным образом финансовым, переходили туда, где больше платят. Никто из них не давал ни малейшего повода для подозрений.
И вот наконец произошло то, что должно было произойти. В соответствии со статьей уголовнопроцессуального кодекса прокуратура прекратила дело. Решение прокуратуры майор Качановский воспринял как пощечину. В долгой и успешной карьере офицера это был первый случай нераскрытого преступления. Он пошел жаловаться своему другу и начальнику полковнику Неми-роху.
— Прокурор поступил в соответствии с законом, — возразил тот. — Ты сам это прекрасно знаешь, так что нечего удивляться и тем более обижаться на Бочковского. Да я и сам готов признать дело безнадежным. Посмотри, сколько месяцев велось следствие и, можно сказать, с места не сдвинулось. А сколько людей было занято! И тех двух, что внедрены на завод, пора отозвать. Им нет смысла торчать там. Они понадобятся на другом месте. Нет, я не хочу сказать, что ты завалил дело. Напротив, наблюдая за твоей работой, я убедился, что тобою сделано все возможное.
— Вот поэтому и нужно оставить на заводе хотя бы тех двух наблюдателей, — настаивал майор, — если у нас не будет контакта с заводом, мы навсегда потеряем шанс распутать это дело.
— Я тоже считаю, что у бандитов был сообщник на заводе. Но этот человек затаился и может тихо просидеть и год, и два. Держать наблюдателей столько времени бессмысленно. Он наверняка догадался, что на заводе установлено негласное наблюдение. Поэтому необходимо наших наблюдателей отозвать, причем сделать это явно — чтобы все знали, какую задачу они выполняли. Надо также позаботиться о том, чтобы все узнали о решении прокуратуры прекратить дело. Пусть этот человек думает, что теперь ему ничто не угрожает. Что касается нас, то мы отнюдь не сдадим дела в архив. А информацию можно собирать и по-другому. Да, — улыбнулся полковник, — ведь у тебя же есть личный информатор. Ее-то ты не обязан отзывать. Кстати, что-то давно я ничего не слышал о твоих похождениях. Даже в нашем кафе сидишь один-одинешенек. Вот уж на тебя не похоже…