По ходу пьесы. История одного пистолета. Это его д - Страница 173


К оглавлению

173

— О чем вы собирались с ним говорить?

— О сатисфакции. И не только от своего имени, но и от имени всего нашего института. Я хотел добиться от него официального признания, что он намеренно ввел нас в заблуждение, сообщив заведомо ложные данные, а также извинений в ведомственной печати и письменного уведомления на имя дирекции освенцимского химического завода о том, что именно институт химии ПАН, а не мы, несет ответственность за все случившееся.

— Вы полагаете, профессор, что Лехнович согласился бы добровольно отправиться на Голгофу.

— Я привез с собой письмо нашего декана, предупреждающее, что он поставит этот вопрос на президиуме ПАН и направит дело в Верховный суд. Уж так-то. И Лехновичу не удалось бы свалить с себя вину на машинистку. Вот, пожалуйста, это письмо, посмотрите.

Профессор протянул письмо полковнику; тот прочел его и вернул обратно.

— Лехнович, конечно, взвесил бы все «за» и «против», — продолжал Бадович, — и понял, что мы даем ему неплохую возможность с достоинством выйти из всей этой истории. Признать свою ошибку, и ничего более.

— Но в этом случае Лехнович поставил бы под сомнение свою научную репутацию.

— Он поставил бы ее под еще большее сомнение, попади дело на рассмотрение президиума Академии наук. А так он мог рассчитывать, что через год-два об этом забудут или вообще расценят всю историю просто как промах «молодого ученого».

— Ну, он был не так уж и молод. Все-таки, под пятьдесят.

— Доцент до гробовой доски остается «молодым»: пока доцент не станет профессором, он все будет считаться «молодым ученым». А получив наконец звание, как правило, становится слишком старым для назначения на столь долгожданную кафедру; возраст для наиболее эффективной научной работы оказывается уже позади. И, как правило, этот возраст проходит для науки бесплодно.

— Вы знали, что Лехнович будет в гостях у Войцеховского?

— Не только знал, но прослышав, что профессор восстановил добрые отношения с доцентом, я попросил его сделать мне одолжение и пригласить Лехновича, а Войцеховского предупредил, чтобы он не говорил Лехновичу о моем приезде в Варшаву.

— Профессор Войцеховский знал о конфликте между вами?

— Нет, я не стал его посвящать, иначе он мог не согласиться с моим планом. Кроме того, наш институт имел в виду пригласить именно Войцеховского в качестве эксперта, если дело дойдет до суда.

— Хотя Лехнович и был его учеником?

— Профессор Войцеховский известен своей беспристрастностью. Его заключения не посмел бы оспаривать даже Лехнович, хотя и своему учителю он умудрился наделать немало гадостей. Честно говоря, я был даже несколько удивлен восстановлением добрых отношений между Войцеховским и доцентом. Слишком уж легко Зигмунт предал забвению все его мерзкие выходки.

— Вы можете рассказать о них подробнее?

— Могу, конечно. Все это лишний раз свидетельствует о порядочности и великодушии Войцеховского. Надо вам сказать, всем, чего добился Лехнович, он обязан именно ему. Даже после того, как Лехнович стал работать самостоятельно, профессор никогда не отказывал ему в помощи. И притом помогал не только своими знаниями и опытом, но делился даже итогами своих не опубликованных еще работ. В «благодарность» Лехнович обвинил профессора в том, что тот ставит свое имя на работах своих аспирантов и учеников, а для выполнения своих научных работ использует якобы студентов и ассистентов.

— Серьезное обвинение.

— Весьма серьезное.

— А насколько справедливое?

— Все работы своих учеников профессор тщательно изучал. Нередко случалось, он поправлял не только ошибки, но и предлагал свои, принципиально новые концепции, которые затем вместе со своими учениками всесторонне обсуждал. В таких случаях работы, по существу, становились результатом совместного творчества, и Войцеховский имел полное право их подписывать. Кстати сказать, для молодых, начинающих ученых это и большая, честь, и хорошая рекомендация на будущее. В научном мире имя Войцеховского имеет очень большой вес. Блеск его славы падал, таким образом, и на соавтора. Наверное, можно определенно сказать, что никто на это не жаловался и не обижался. С другой стороны, я не знаю случая, чтобы Зигмунт «примазался» к чужой работе, которую только проверял! Это ему просто чуждо.

— А второе обвинение?

— Такой же абсурд. Проводя ту или иную исследовательскую работу, ни один профессор не ставит всех опытов лично. Он не подметает в лаборатории пол, не ходит на склад за нужными ему препаратами, не занимается их взвешиванием и не стоит у реторты, ожидая, когда раствор достигнет требуемой температуры. Для этого и существуют лаборанты и студенты, познающие таким путем все тонкости профессии химика. Ученый должен определять генеральное направление исследований, контролировать и проверять результаты опытов, а также принимать участие в проведении важнейших экспериментов, имеющих принципиальное значение для исследуемой проблемы. А если ученый в ходе работы пользуется результатами чьих-то разработок, сделанных до него, он обязан оговорить это в своем итоговом труде. Профессор Войцеховский всегда поступал именно так.

— Ну и чем же вся эта история закончилась?

— Профессор объявил, что подаст в отставку, если ученый совет не проведет расследования. А расследование выявило вздорность всех обвинений. Лехновича уволили из Политехнического института. Тогда он сумел пристроиться в институт химии ПАН и там уже получил звание доцента. Войцеховский прекратил тогда с ним всякие отношения.

173