По ходу пьесы. История одного пистолета. Это его д - Страница 160

160

Межеевский вернулся к себе, вскоре к нему в кабинет вошла Янина Потурицкая. Поручик вежливо с ней поздоровался, поцеловал руку, как бы давая понять, что никак не считает ее убийцей, усадил в кресло и предложил сигарету.

— Спасибо, я не курю.

Наступило молчание. Поручик умышленно не прерывал его. Ждал, когда Потурицкая начнет сама.

— Мне трудно говорить, — извиняющимся тоном произнесла наконец она, — в прошлый раз… в прошлый раз, когда я говорила с вами, я сказала не все.

— Ну, это пустяки, случается, что свидетель что-то забывает, а потом дополняет свои показания.

— Но вы знаете, мне не хочется, чтобы все сказанное мной или, точнее, хочется, чтобы не все сказанное мной рассматривалось как мои официальные показания и полностью было внесено в протокол. Ведь известно, что с материалами дела рано или поздно знакомится обвиняемый, защитник и судьи. — Потурицкая как жена адвоката знала процессуальный кодекс. — А это все люди нашего круга, где мы часто бываем.

— Я вас понимаю, — поспешил на помощь Межеевский. — Вы хотели бы довести до нашего сведения некоторые данные сугубо конфиденциально.

— Именно. Вы очень точно это сформулировали: сугубо конфиденциально.

— Ну что ж, прекрасно. Поговорим без протокола.

— Спасибо. — Потурицкая облегченно вздохнула. — Думаю, мои наблюдения представят для вас некоторый интерес. А может быть, даже выведут на след убийцы.

— Для нас только это и важно, — откровенно признался поручик.

— Значит, так, — начала свой рассказ Потурицкая. — Как вы знаете, мы живем на Жолибоже, а Войцеховские на Охоте. У нас машина. Польский «фиат-132». Очень хороший автомобиль. Муж на него просто не нарадуется. А прежде у нас была «шкода». На нее тоже не приходилось жаловаться. Но «фиат-132» совсем другое дело. Едешь — одно удовольствие! И скорость, и комфорт!

Поручик не прерывал. Пусть себе выговорится. Возможно, разговорившись, расскажет и то, о чем поначалу хотела умолчать.

— Мы сочли нецелесообразным к Войцеховским ехать на машине: у них всегда подают хорошие напитки и превосходный стол. Зигмунт — человек широкий, хлебосольный, а Эля — хозяйка, каких мало. Одним словом, мы поехали на трамвае и знали, что, кроме нас, на вечере будут еще Ясенчаки. Войцеховский, когда приглашал нас к себе на субботу в гости, ясно сказал, что будем только мы и они.

— Простите, — перебил Межеевский. — Когда именно Войцеховский приглашал вас?

— Это было дней за восемь. В пятницу или даже в четверг на предыдущей неделе. Короче говоря, предупредил заблаговременно, чтобы мы не занимали эту субботу ничем другим. Вы же понимаете, адвокаты — народ зависимый и не всегда вольны в выборе знакомых, а их популярность в большой мере зависит от различного рода личных контактов. Именно поэтому нам часто приходится бывать в гостях и в свою очередь приглашать к себе. И не всегда тех, кого бы хотелось.

— Понимаю, — согласился поручик. — Прошу вас, продолжайте.

— Ну так вот, как я сказала, мы поехали к ним на трамвае. Вышли на Фильтровой и свернули на Президентскую. И тут я вдруг увидела, что впереди нас идет Лехнович с каким-то мужчиной. Это не столько нас удивило, сколько огорчило. Знай мы заранее, что доцент будет у Войцеховских, мы бы ни за что к ним не пошли.

— Почему?

— Вы не знаете, что это за человек! Интриган и сплетник. Муж всегда называл его не иначе как «каналья».

— Они же школьные товарищи.

— Да, но их дружба давно кончилась. Лехнович сделал мужу немало гадостей. Писал на него доносы. У Леонарда из-за этого была масса всяких неприятностей, прежде чем ему удалось отмыться от грязи, которой Лехнович его поливал. Я, правда, не знаю подробностей» всех этих дел — все это происходило еще до нашего супружества, — но мы всячески избегали встреч с этим господином. У Войцеховских в последние годы его тоже не принимали.

— Почему? Он же любимый ученик профессора. Во всяком случае, все единодушно так утверждали в своих показаниях.

— А что нам оставалось делать? Ведь все действительно думали, что у него сердечный приступ. О мертвых, как известно, плохо не говорят. А что касается «любимого ученика», то Лехнович, возможно, и был таким, но очень давно. Потом он стал распространять о своем профессоре такие сплетни, что Войцеховские не только закрыли перед ним двери своего дома, но ему вообще пришлось уйти из Варшавского политехнического института. Будь профессор мстительным человеком, Лехнович не остался бы в Варшаве.

— Что, он приударял за пани Эльжбетой? Распространял слухи о ее изменах? — попытался уточнить поручик.

— Возможно, она, бедняжка, и стала бы изменять, — Потурицкая не была бы женщиной, если бы упустила случай уколоть свою приятельницу, — будь она хоть чуточку красивее, а так, кто на нее позарится? Лицо, как полная луна, ноги, словно тумбы. Муж лет на двадцать пять старше ее и вряд ли может ей соответствовать.

Поручик мысленно сравнивал слова Потурицкой с тем обликом жены профессора, который сохранился в его памяти. Оценка была явно несправедливой. Пани Войцеховскую, конечно, не назовешь красавицей, но зато она была очень женственна, стройна, с удивительно милой улыбкой, ноги у нее, правда, были чуть-чуть полноваты, но отнюдь не как тумбы.

— Лехнович порочил не только Эльжбету, но и профессора. Все это в конце концов дошло до ученого совета и доставило Войцеховскому немало неприятностей. Научная карьера Лехновича висела буквально на волоске. Но ему удалось все-таки как-то выкрутиться. Он, надо сказать, не такой уж простак, настоящий игрок. Но их дружбе пришел конец.

160