— Даже так? Нет, не слышал, хотя знаю, что профессор Войцеховский — крупный ученый с мировым именем. Один из ведущих специалистов в области полимеров.
— Поэтому, я полагаю, мы должны оградить этого человека от излишних неприятностей, к тому же от него не зависящих. Ну посудите сами, его ли вина, что гость, приглашенный на бридж, во время игры внезапно умирает?
— Конечно, Войцеховский тут ни при чем, — согласился врач «скорой», — но вы же знаете, доктор, каковы инструкции…
— Прекрасно знаю, — кивнул Ясенчак. — Как и всякий начинающий врач, я в свое время тоже подрабатывал дежурствами на «скорой». Вместе с доктором Храбонщем, нынешним директором этого почтенного учреждения. Довелось мне поработать несколько лет и судебно-медицинским экспертом.
— Значит, вы понимаете…
— Понимать-то, конечно, понимаю и знаю все требования закона. Но закон законом, как говорится, а жизнь — жизнью. Надо уметь эти вещи различать. Primum поп nосеrе — прежде всего не вредить, это азы врачебной профессии.
— Покойному мы ничем уже не поможем и не повредим.
— Но живым следует помочь.
— Каким образом?
— Весьма простым. Допустим, вы приехали пятью минутами раньше, и доцент Лехнович умер бы тогда не на диване профессора Войцеховского, а в машине «скорой помощи». И никаких проблем. В свидетельстве о смерти значилось бы, что летальный исход наступил от острой сердечной недостаточности во время оказания помощи по пути следования в больницу, а место смерти — ваша больница на Хожей.
— И вы предлагаете мне?…
— Надеюсь, коллега, вы не сомневаетесь, — голос доктора Ясенчака зазвучал строже, — что я не ошибся в диагнозе, сказав вам, что Лехнович умер от инфаркта. Что ни говори, а за плечами у меня два десятка лет практики и я немного разбираюсь в кардиологии.
На лице молодого человека отразилась растерянность.
— Конечно, доктор, — поспешил согласиться он, — даже первокурсникам известно ваше имя. Вы же главный эксперт в стране по кардиологии, один из лучших врачей Европы.
— Ну, вы, вероятно, несколько преувеличиваете, коллега, — благосклонно согласился Ясенчак, питавший слабость, как, впрочем, и всякий, к похвалам в свой адрес.
Воцарилось краткое молчание.
— Ну что ж, будем считать вопрос решенным, — заключил кардиолог. — Вы забираете умершего, а я при оказии рассказываю об этом случае моему другу доктору Храбонщу.
Молодой человек опустил голову.
— Простите, доктор, но я не могу.
— Как не можете? Я же вам сказал, что это инфаркт!
— Но я действительно не могу. Ведь это нарушение инструкции. Мне непозволительно ее нарушать.
— Вам нечего опасаться. Санитар и шофер ничего не поймут, сочтут, что больной без сознания. А чтобы окончательно их сбить с толку, я в их присутствии сделаю Лехновичу укол. Ему это вреда не причинит, а они поверят, что он жив, находится в глубоком обмороке. Ведь вы же понимаете, ради чего это делается…
— Да, но…
— Что вас смущает?
— Я не могу, я действительно не могу.
— Если все это вас смущает, я могу поехать в машине, вместе с вами и сам подпишу свидетельство о смерти. Не предполагал, что молодые врачи ныне так опасливы. Неужто должность врача «Скорой помощи» так трудно получить?
— Не в этом дело. — Молодой врач впервые чуть повысил голос и продолжал более решительным тоном. — Я поступил в медицинский институт и окончил его затем, чтобы исцелять больных, а не участвовать в каких-то сомнительных аферах. Даже если эти аферы кому-то необходимы для получения Нобелевской премии. Надеюсь, вы меня понимаете.
— При чем тут афера? Речь идет просто о товарищеской услуге одного врача другому.
— Я не вижу в этом никакой товарищеской услуги. И вообще удивлен, как вы, врач с мировым именем и безупречной профессиональной репутацией, можете такое предлагать. Я категорически отвергаю ваше предложение. Как врач «скорой помощи» я констатировал факт внезапной смерти. Подлинные причины смерти при обычном осмотре установить нельзя. Порядок здесь предельно ясен и категоричен: вскрытие трупа и проведение расследования компетентными органами, то есть милицией и судебно-медицинским экспертом. Моя первейшая обязанность — уведомить эти органы о случившемся.
— А они тут же арестуют всех присутствующих по подозрению в убийстве, — с иронией подхватил доктор Ясенчак.
— Что предпримут власти — это их дело. Мне же надлежит выполнить свой долг.
— Вы так считаете?
— По-другому я не могу.
— Это ваше последнее слово?
— Мне крайне неприятно. — И врач встал с кресла, давая понять, что дальнейший разговор считает бесполезным.
Ясенчак тоже встал.
— Ну что ж, такое не забывается.
Витольд Ясенчак не любил проигрывать. Ни в бридж, ни в жизни.
Оба молча спустились вниз. Все гости собрались в библиотеке. Возле умершего сидела только Мариола Бовери — она уже успокоилась и не плакала Эльжбета напоила ее крепким чаем. Все присутствующие вопросительно смотрели на врачей.
— Мой коллега считает необходимым уведомить о случившемся милицию, — нехотя проговорил Ясенчак.
— Мне крайне неприятно, но это мой долг, — пояснил молодой человек. — Инструкции на этот счет совершенно однозначны.
— Я вас Понимаю, — согласился Войцеховский. — Пожалуйста, вот телефон, — и он указал на письменный стол.
— Минуточку, — вмешался Потурицкий.
Врач, протянувший было руку к трубке, остановился.
— Адвокат Леонард Потурицкий, — представился он. — Мне хорошо известен существующий порядок, и я понимаю, что вы должны немедленно уведомить милицию, хотя причины смерти нашего друга для нас более чем ясны и очевидны. Dura lex, sed lex . Позвольте мне выполнить за вас эту обязанность.