— Вы не знаете, после замужества Ирена встречалась с Ковальским?
— Не знаю, — как-то очень неуверенно ответил Малиновский.
— И никто ничего на эту тему не говорил? Никаких сплетен?
— Я стараюсь сплетен не слушать.
— Прошу вас, давайте забудем о правилах хорошего тона, дело идет о вещах куда более серьезных, об убийстве человека.
— Ирена перед самым замужеством уволилась с работы, кто-то говорил, что ее видели с Ковальским на Краковском Предместье в кафе. О Стояновских столько всяких сплетен распустили, буквально взахлеб, перебивая друг друга, сообщали всякие новости из их жизни. Говорили, что Зигмунт на порог не пускает родню Ирены, папаше поддал, когда убедился, что тот обворовывает своего зятя. Вроде отец и братья Ирены грозили Зигмунту, что если тот появится на Таргувеке, то получит сполна.
— Видно, угрозами все и кончилось?
— Зигмунт немного их побаивался. С тех пор стал ездить на работу только на машине, на улице ее не оставлял, въезжал прямо во двор. И, пожалуй, был прав. Вы ведь знаете, из какой семьи Ирена. Папочка — вор, братья — известные на всю округу бандиты. О поведении мамочки, пожалуй, не стоит особо распространяться.
— А Генрик Ковальский по-прежнему работает в вашем кооперативе?
— Откуда! Сейчас из таких контор, как наша, бегут. Появится хороший специалист, года не проработает и уходит. Не можем мы конкурировать с крупными строительными объединениями. Там и зарплата выше, и условия труда лучше, и квартиру легче получить. А у нас предприятия старые, еще довоенных времен, развалюхи. Кто согласится работать в таких условиях? Я и сам подумываю об уходе, хотя за этим столом проработал двадцать пять лет. Так вот, уже года два, как пан инженер Ковальский распрощался с нами.
— Где же его можно найти?
— В проектном бюро на Тамке. Спокойно, без нервотрепки, работает от… и до… и зарабатывает куда больше, чем у нас. И ругаться, кричать не надо… Зигмунта когда убили?
— Во вторник, четырнадцатого сентября.
— Я только в субботу вернулся из Кракова, был в командировке: проверял в одном из строительных кооперативов квартальный баланс. Смерть Зигмунта для меня так неожиданна. А в газету я ни вчера, ни позавчера не заглядывал, поэтому и пропустил некролог о его смерти. Если бы знал, конечно, приехал бы на похороны.
— Его еще не хоронили.
— Как? Почему?
— Велось следствие, кроме того, разыскиваем его жену, которая уехала отдыхать в Бещады и пока еще не знает о смерти мужа. Вот поэтому похороны будут только послезавтра.
— Без жены?
— Увы. Больше ждать невозможно. Родители Стояновского все хлопоты по организации похорон взяли на себя. А некролог помещен в сегодняшнем номере газеты.
— О, пан поручик, это хорошо, что мы встретились с вами. Наш кооператив обязательно возложит венок, а представители коллектива примут участие в похоронах. Я тоже буду.
— Как вы думаете, кто его мог убить?
— Не знаю. У Зигмунта были свои недостатки. А у кого их нет… — начал объяснять Малиновский. — Его многие не любили, это правда. Иногда он был чересчур резким с сослуживцами, требовательным. Но ведь он уже четыре года как ушел от нас. Мне кажется, вряд ли убийцу следует искать здесь. Весьма сожалею, пан поручик, но, как вы сами видите, ничем не могу вам помочь.
— Тем не менее вы чем-то помогли. Следствие похоже на мозаику, когда из разных по величине и цвету камешков складывается сложный узор. Вот вы и подбросили несколько таких камешков в мою мозаику.
— Прошу вас, если возникнет какая необходимость в дополнительных сведениях, я в вашем распоряжении, готов помочь чем могу, — добавил на прощание пан Малиновский.
Анджей Чесельский в своем кабинете кратко пересказал Шиманеку события прошедшего дня, о порошке на Таргувеке и о разговоре с Малиновским. Подпоручик искренне пожалел, что его не было в тот момент, когда его начальник, словно «белая дама», появился из облака зеосила. Относительно разговора с Малиновским он кратко подытожил:
— А этот бухгалтер не так-то прост.
— Почему?
— Сумел бросить тень подозрения на Генрика Ковальского и на родственников Ирены. И очень ловко подсунул свое алиби. По-моему каждое слово, которое он сказал, было тщательно взвешено и продумано.
— Я его ни в чем не подозреваю, — рассмеялся Чесельский, — и об алиби не спрашивал.
— А он решил заранее тебя подготовить.
— И какой вывод?
— Не знаю. Но не сомневаюсь, что он преследовал какую-то цель, рассказывая тебе все это. Быть может, не хотел открывать карты. Разве у него не могли быть какие-нибудь свои счеты со Стояновским? Боялся, что рано или поздно ты докопаешься. Вот и решил заранее подстраховаться. Хотя, по сути говоря, это не имеет никакого значения.
— Почему же?
— Потому что убийцей или инициатором убийства является Ирена Стояновская.
— Уж очень ты категоричен в своих суждениях. На основании чего ты это утверждаешь?
— Смотри, — и Шиманек протянул узкую бумажную ленту, телекс с пограничной станции Зебжидовицы. — Сразу не стал тебе показывать, чтобы не мешать твоему рассказу.
В телексе сообщалось, что Ирена Стояновская 15 сентября в первой половине дня пересекла польско-чехословацкую границу в скором поезде Варшава — Вена, пограничникам предъявила загранпаспорт, запрещенных к вывозу вещей при ней не обнаружено. Выехала легально, задерживать ее никаких оснований не было.
— Сбежала! — не сдержался Чесельский.
— Четырнадцатого сентября около семи вечера был убит Стояновский. В тот момент никому не могло прийти в голову предупредить пограничные пропускные пункты о возможности пересечения границы женой убитого.